За антивоенную позицию хотели отобрать ребёнка — история Дианы Казаковой, медсестры из России

Диана Казакова вместе с дочерью и матерью жила в российском городе Вятские поляны (Кировская область) и работала медсестрой в Вятскополянской райбольнице. Это было, можно сказать, в прошлой жизни. После того, как Диана выступила против войны (чуть ли не одна во всем городе), у неё хотели отобрать ребёнка. И Диане с дочерью пришлось срочно покинуть Россию. Мы поговоили с Дианой о том, как всё произошло, как воспитывают патриотов в российских школах, как ей удалось уехать и почему её не поддержала собственная мать.

— Диана, в апреле у вашей дочери был в школе внеклассный урок. Классная руководительница сказала, что дети будут писать письма российским бойцам на фронт. Что это за письма, можно подробнее?

— Письма на фронт — это такая акция, которая проводится по всей России. Она началась где-то с марта-апреля. Все дети — для галочки, для школы — должны написать письма на фронт с благодарностью бойцам, которые сейчас воюют в Украине. Это просто техническое, какое-то бездушное написание текста для взрослых, чтобы школа получил плюсик, что они отработали это, провели эту пропаганду.

— Это были конкретные люди, им [детям] давали адреса? Или «дорогой боец»?

— Есть какие-то, как сказать, ссылки в интернете, какие-то образцы написания этого текста: вступление, основная часть и концовка. То есть дети просто бездушно пишут какому-то человеку слова благодарности, некоторые даже не понимают, для чего они это делают.

— Вашей дочке 10 лет, что она сделала в этой ситуации?

— Это случилось в апреле. Она не стала писать. Она мне позвонила и сказала, что вот так-то и так-то — заставляют писать письма на фронт. Я сначала даже не поняла, что это такое, потому что в преддверии 9 мая и праздников подумала, что это письмо ветеранам Великой Отечественной войны. Я спросила, она [дочь] сказала, что в Украину. Я тогда сразу поняла — что-то не так. Я сказала: «Ничего не пиши». Приехала за ней и забрала из школы. Меня очень эта ситуация задела. Я написала в школьный чат свой протест по поводу войны. Конечно, я понимала, что, возможно, что-то мне потом будет, боялась.

— Но всё равно написали?

— Написала. Я написала, что я против этой войны и почему наших детей ещё включают в это, заставляют писать эти письма. Проводят эту пропаганду, потому что дети и война вообще должны быть разделены. И [почему] без согласия родителей это проводится. Я высказалась против войны. Почему убивают таких же детей, как наши, убивают там, в Украине?

— И какая реакция была?

— Несколько негативных ответов пришло в мой адрес. И потом моё сообщение учитель просто удалил — он является администратором этой группы. Просто удалил это сообщение.

— Но история имела продолжение. Это был разговор с директором школы?

— Потом прошёл месяц буквально. Я уже вроде успокоилась, жили дальше. И где-то в конце мая, в конце учебного года, меня вызывают к директору. Я как-то без задней мысли, не подумала вообще ни о чём, прихожу в кабинет директора, и мимо директора в кабинет прошёл мужчина незнакомый. Меня ему не представили, я даже не знала, кто это. И директор высказал мне, почему я так себя повела, то есть высказалась негативно о войне и вообще дискредитирую нашу школу, потому что наша школа является школой с уклоном в кадетские классы. То есть здесь детей учат патриотизму, ходить строем. Я веду себя очень неправильно, мне так сказали. Я не согласилась и ответила, что это мой ребёнок и я сама решаю, как её воспитывать. Я не хочу, чтобы моего ребёнка втягивали в это.

—  А был кто-то, кто вас поддержал в этой ситуации? Вы же c дочкой явно это обсуждали, иначе бы она просто села писать сочинение, не стала бы вам звонить. Она поняла, что это что-то неправильное.

— Поддержки мне как таковой не было. Мы в принципе одни. У нас весь город, всё окружение, извиняюсь, зомби. Поговорить мне просто не с кем. Есть один-два человека, с кем я могу поговорить и всё. 

— А как так вышло, что вы одна на весь город? Один единственный человек, кто против войны? Как это возможно?

— Это возможно, это работает пропаганда.

— А вам как удалось сохранить [себя от влияния пропаганды]?

— Я не смотрю телевизор, я просто абстрагируюсь. Я живу с мамой, которая поддерживает это. Она патриот. У нас висит Путин на стене, и я даже боюсь ребёнка оставлять с ней наедине, потому что она разговаривает с ней [с дочерью Дианы]. Она [мама], говорит, что если не смогла меня воспитать патриотом, то сделает её [дочь Дианы] патриотом, воспитает её.

— Я так понимаю, что тот дядя, который присутствовал у директора школы, тоже решил воспитывать вашего ребёнка, сделать её патриотом. Что он вам сказал в итоге? 

— Я так поняла, что он из каких-то органов. И он потом в грубой форме высказал мне: «Раз вы не можете воспитать патриота, раз вы тут высказываетесь, ведёте себя так, то мы поможем вам в этом — мы воспитаем ребёнка. Если вы не справляетесь, мы вам поможем». Как бы тонкий намёк, что, возможно, моего ребёнка могут забрать.

— Вы сразу восприняли это как реальную угрозу? Ведь что нужно сделать, чтобы забрали ребёнка? Люди пьют годами, и детей у них не забирают.

— В России сделать этого очень просто. Могут обвинить в чём-то. Я тем более одинокая мама. Это очень просто сделать, обвинить, что я алкоголик. Надавить на меня или сделать меня каким-то показателем (что вот как я себя веду и это ждёт других) — это просто сделать.

— Но это было не единственное, что произошло. Потом вы уехали в отпуск. И что было дальше?

— Мы были в России, отдыхали в деревне. Я решила отключиться. И потом, в какой-то момент, мне позвонила соседка и сказала, что приходили из органов опеки, искали меня, расспрашивали, кто я такая, как я себя веду, есть ли какие-то социальные отклонения от нормы. Я поняла, что что-то совсем не так. Мне стало на самом деле страшно, что ребёнка могут забрать. Мы планировали весной поехать с дочкой отдыхать в Италию. У меня были визы открыты, я уже купила билеты. И у меня было какое-то предчувствие. Я подумала, что надо взять билеты до Берлина, возвратные, если все будет нормально, я вернусь обратно.

— Но всё нормально не было?

— Нет. Мы уехали в Москву заранее, на несколько дней раньше вылета. Были там, и восьмого числа [августа] моя соседка отправляет мне фотографию, что мне пришла повестка в полицию. То есть 10 августа мне надлежит явиться в наши органы. С какой целью? Я уже предполагала.

— Но у вас была шенгенская виза. 

— У меня уже была открытая.

— Я вот хочу обратить внимание: когда говорят о том, что россиянам нужно запретить шенгенские визы, кроме гуманитарных случаев (когда речь идет о лечении, когда речь идет о политических активистах, например, явных). А вот, пожалуйста, ситуация. Вы же не политический активист, да? Вы не политический активист. Если бы не было этой шенгенской визы, то 10 августа, может быть, Диана была бы разлучена со своей дочерью. Это к вопросу о том, когда принимаются такие решения [о запрете выдачи шенгенских виз россиянам], решается судьба людей, это нужно понимать. Европейские политики должны это понимать. Но всё хорошо, вы сейчас приехали в Берлин, вы добрались сюда. Что вы дома говорили [при отъезде]? 

— Я ничего не говорила, боялась, переживала, что меня где-то на границе остановят или ещё что-то. Для всех я уехала отдыхать.

— И нигде остановили, всё нормально? 

— Да. Вообще я боялась, но не проверяли ни телефон, ничего. Я удалила весь свой телефон. Все почистила. Меня спрашивали: «Куда вы летите? На сколько? Что вы будете делать?» Отдыхать. И всё на этом.

— А дочке вы что сказали?

— Отдыхать. Я до сих пор ей ничего не сказала.

Посмотреть интервью с Дианой можно по ссылке.